Кошерный контингент: раввин служит в элитном подразделении армии США

ЯИР ЭТТИНГЕР → Насколько я знаю, в Армии обороны Израиля у каждого подразделения есть собственная мифология, собственный нарратив, которым оно привлекает и вдохновляет солдат. Есть ли такой нарратив у службы военных капелланов?

 

МИХАЭЛЬ ХАРАРИ ← Когда я учился в школе для капелланов, я прочитал книгу под названием «Море славы». Это вымышленная история о затоплении военно‑транспортного корабля «Дорчестер» в 1943 году. На борту корабля, выполнявшего боевую миссию в ходе Второй мировой войны, находились сотни военнослужащих, в том числе четыре капеллана — два протестанта, один католик и один раввин. Немецкая подводная лодка выпустила по кораблю несколько торпед, «Дорчестер» был подбит и начал тонуть. Когда раввин увидел, что у нескольких молодых солдат нет спасательных жилетов, он и другие капелланы сняли свои жилеты и отдали их солдатам.

Книгу написал родственник одного из капелланов, и в конце он описывает, как трое из четырех капелланов плечом к плечу стоят на корабле, идущем ко дну, и поют не знаю что, может быть «Шма Исраэль». Такими их запомнили — стоящими рядом друг с другом, едиными в своем долге: спасать других.

ЯЭ → Это очень похоже на рассказы о мучениках в еврейской религиозной традиции, но при этом рассказанная история — очень американская, имеющая глубокий межконфессиональный смысл. Что это значит для вас как для раввина?

 

МХ ← Я вырос в очень религиозной еврейской общине в округе Майами‑Дейд во Флориде. Долгое время меня окружали главным образом другие соблюдающие евреи, учащиеся ешивы, раввины. Конечно, место, где я жил, Серфсайд, — это не совсем Меа Шеарим или Нью‑Йорк [имеется в виду хасидский Нью‑Йорк], но меня окружали преимущественно евреи, и когда я видел человека в кипе, мне было хорошо. Так что мой мир был довольно замкнутым и возможность узнать или прочитать о других раввинах, которые выходили в большой мир, помогали людям другого вероисповедания или вообще всех религий — для меня это было много. Это даже позволило мне лучше понять Любавичского Ребе.

 

ЯЭ → Почему? Вы выросли в Хабаде, и когда вы завербовались в армию, вы уже были хабадским раввином и шалиахом [посланцем].

 

МХ ← Вам может показаться: если он хабадский раввин, он, наверное, зашоренный, а жена у него не выходит из кухни. Но мы читаем истории о Ребе, о том, какое влияние он оказывал на людей, как помогал всем вокруг. Когда люди приходили к нему и он видел, что может чем‑то помочь, он не спрашивал: «Извините, а вы еврей?» [Его подход был:] Кто бы ты ни был, если ты пришел ко мне, я помогу. Это очень любопытная парадигма для этого окружения, где ты встречаешь множество хороших людей и работаешь с ними и можешь сделать с ними вместе много добра. Я думаю, что эта модель может работать для любого хабадского раввина. Если Ребе мог тратить время на кого‑то только потому, что этому человеку нужна помощь, то почему мы должны обделять окружающий мир и говорить, что проблемы других народов нас не касаются и пусть они идут к своим священникам? Дверь открыта.

 

ЯЭ → Устав армии США обещает «свободу вероисповедания и/или религиозных практик для всего личного состава». Но тюрбаны, хиджабы и бороды, как у вас, никогда не считались законными, пока люди не стали подавать в суд на армию. Вы стали одним из первых, кто смог воспользоваться переменами.

 

МХ ← Разнообразия стало больше, и я думаю, что это к лучшему. Мой друг раввин Менди Стерн, который тоже служит военным капелланом, был одним из тех, кто своим иском в 2011 году открыл дверь для меня и для других, не только для евреев. В принципе, Менди говорил, что военная полиция дискриминирует нас и что мужчины с бородами не менее боеспособны. Еще он рассказал в суде, что для религиозных евреев, особенно в Хабаде, брить бороду — это вообще не вариант. [Дело Стерна закончилась сделкой в его пользу, но спустя несколько лет армия пересмотрела свою политику в целом.] Он стал первым солдатом на действительной службе во всех родах войск, кто стал ходить с бородой, а теперь это общая политика. Я второй такой раввин.

 

ЯЭ → Раньше вам приходилось выбирать между формой и бородой. Что бы вы выбрали, если бы вам пришлось делать это сейчас?

 

МХ ← Без изменения в политике мы обязаны были бы бриться, а для меня как хасида Хабада это исключено. Без бороды я не мог бы служить. Я не служил, пока политика в отношении бород не изменилась.

 

ЯЭ → Зачем вообще молодому раввину вступать в ряды вооруженных сил?

 

МХ ← Я всегда подумывал об армии. Мой дед служил в армии. Он пошел добровольцем в 1942 году, после Перл‑Харбора, и оставался в армии до 1974 года. Моего отца, который вырос в Египте, а потом переехал в Америку, призвали во время войны во Вьетнаме. Мои дяди тоже были в армии, мой шурин сейчас служит в морской пехоте. Я пошел по пути ешивы; я всегда хотел этого, но ждал, что будет с иском Менди Стерна. Когда он выиграл, он открыл двери для нас.

В 2005 году я пошел служить во флот. Я хотел быть капелланом, и мне нравилось во флоте. Я вырос на побережье. Я люблю море, люблю ловить рыбу, люблю океан. Но с флотом не получилось, и, посоветовавшись с наставниками и друзьями из Хабада, я пришел к выводу, что сухопутные войска, может быть, подойдут лучше.

ЯЭ → А в чем разница? Разве вы не служите раввином независимо от рода войск?

 

МХ ← Во флоте у раввина есть синагога и офис или место встречи, и солдаты сами приходят к тебе. В армии практической работы намного больше, а это значит, что ты все время в поле вместе с солдатами. Когда у них марш‑бросок, когда они поднимаются в горы или прыгают с парашютом с самолета — ты все время рядом с ними. Что бы они ни делали, капеллан находится с ними и прыгает вместе с ними. Во флоте и в авиации это больше похоже на обычную работу раввина.

 

ЯЭ → Процедура поступления на службу военного раввина отличается от других военных профессий?

 

МХ ← Нет, в Америке всегда тебя тщательно проверяют; смотрят всю информацию про тебя, изучают. Ты должен сдать экзамен, а потом нормативы, чтобы оценить физическую готовность — там надо бегать, поднимать тяжести, отжиматься и все такое. Так они определяют, в какие части тебя можно определить в зависимости от показателей.

Как только тебя приняли, ты назначаешь встречу со старшим офицером, полковником или еще выше, и они принимают у тебя присягу. Ты произносишь текст присяги, в которой клянешься защищать Конституцию США от всех врагов, внешних и внутренних, и говоришь, что будешь поддерживать президента и свою страну. Я принял присягу в 2017 году.

Как только ты зачислен, тебя посылают на четыре месяца на базовую тренировку в Форт‑Джексон, Южная Каролина. Следующий шаг — для трех категорий профессиональных работников: капелланов, юристов и врачей. Я проходил курс вместе с протестантскими, католическими и мусульманскими офицерами — мы все учились вместе. Мы вместе ходили на офицерские курсы, тоже в Форт‑Джексоне, а в конце каждый получает распределение в часть и на базу, в самых разных точках мира, вместе с семьей.

 

«Роем окопы»

ЯЭ → Теперь вы состоите при штурмовых вертолетах «Апач». Расскажите о своей части.

 

МХ ← Я раввин 1‑го батальона 229‑го авиационного полка. Это заслуженная часть, известная по событиям Второй мировой войны и во Вьетнаме. Мы штурмовая команда, которая сопровождает все передовые части на штурмовом вертолете «Апач АН‑64». Это наша платформа, сопровождающая наземные войска. Все получают пехотную подготовку, хотя у нас есть линейные подразделения и пилоты. У нас около 800 человек, в том числе сухопутные подразделения, пилоты, заправщики, механики, техническое обеспечение и еще много всего. (В качестве капеллана Харари, по его словам, может быть отправлен в зарубежные миссии армии США.)

 

ЯЭ → Какова функция капеллана?

 

МХ ← Капеллан делает все то же самое, что солдаты, — только в армии США мы считаемся небоевыми солдатами. Так что мы не должны участвовать в наступательных боях и атаковать цели. Будучи частью командного состава, мы должны поддерживать часть, но мы находимся вместе с частью, что бы она ни делала: если солдаты овладевают техникой уклонения от противника, или роют окопы, или ведут слежение, мы всегда должны быть рядом и не быть обузой и не замедлять движение.

В штатной ситуации мы должны оказывать поддержку всем, кто находится на местности, давать командиру советы по религиозным вопросам, помогать солдатам эмоционально, психологически, морально. Все 800 солдат могут в любой момент прийти к тебе. Люди рассказывают о своих личных проблемах, о том, что их волнует.

ЯЭ → Какая философия стоит за этим, почему нееврей вдруг захочет посоветоваться с раввином? На базе должен быть военный психолог.

 

МХ ← Армию интересует готовность к выполнению задачи. Если у тебя дома не всё в порядке, то как ты сможешь воевать? Наша цель — заверить солдат, что о них заботятся, что их всегда готовы поддержать. Они знают, что все, что происходит у нас, остается полностью конфиденциальным. Даже в суде я не могу рассказывать, о чем они со мной говорили. Некоторые могут пойти к психологу — я им не являюсь, а другие приходят ко мне, потому что капеллан — такой же «контингент», как они, ты с ними на тренировках, ты всегда с ними. Поэтому они знают тебя, ну и мог пройти слух, что ты способен чем‑то помочь солдатам.

 

ЯЭ → Что еще входит в ваши обязанности?

 

МХ ← Если что‑то непонятно по поводу прав солдат в связи с праздниками или постом в Йом Кипур, то мы всегда рядом. В праздники еврейские солдаты приходят в наши миньяны, солдаты приходят в сукку, которую я строю.

Моя главная работа — батальонный капеллан, а вторая — «строевой» раввин, для всех евреев на базе, в том числе для тех, кто числится в ВВС. Я провожу все еврейские мероприятия на базе, а это 40 тысяч человек. Я организую миньяны по субботам и праздникам, уроки и все такое.

ЯЭ → Сколько из этих 40 тысяч солдат и офицеров считают себя евреями?

 

МХ ← Зарегистрированы, то есть считают себя евреями и хотят участвовать в еврейских мероприятиях, 180 военнослужащих плюс их семьи. Гораздо больше тех, кто предпочел не записываться евреями.

 

ЯЭ → Кто они? Я думаю, что таких соблюдающих людей, как вы, очень мало, если вообще есть.

 

МХ ← Знаете, одним солдатам нужна кошерная еда, другим хочется выполнить одну мицву раз за долгое время, третьи хотят чему‑то научиться — они хотят узнать что‑то о нашей традиции или о чем говорится в Торе. Многие еврейские солдаты, которых я тут встречаю, дома вообще не хотят ни в чем участвовать, но когда ты находишься в полевых условиях или в пустыне, когда ты в другом окружении, многие люди приходят за кошерной едой или хотят исполнить заповедь о лулаве или надеть тфилин.

У меня есть прекрасная возможность помочь им найти связь с Боре а‑олам [Творцом вселенной]. Это работает везде — у нас есть возможность приблизить солдат к иудаизму, помочь им научиться, дать ответ на их духовные потребности.

 

«Не хватает имама»

ЯЭ → В вашей основной функци батальонного капеллана вы должны предоставлять религиозную поддержку людям всех религий и гарантировать каждому солдату свободу вероисповедания — католикам, буддистам, мусульманам. Как это действует на практике?

 

МХ ← Я даю рекомендации командиру. Если мы собираемся перебрасывать войска в какой‑то определенный день, я обязан проверить все календари и сказать, не совпадает ли эта переброска с каким‑то праздником… А если совпадает, то как это повлияет на нашу задачу. Мы должны вместо командира следить за вещами, за которыми он может не уследить сам.

 

ЯЭ → До какой степени вы должны знать другие религии?

 

МХ ← Я должен знать базовые вещи, но командиры обычно не вызывают меня с вопросом: «Капеллан, мой солдат‑буддист утверждает, что ему не позволяют выполнять религиозные обряды». В этом случае я пошлю его к капеллану‑буддисту, так же как другие капелланы пошлют их к раввину Харари, если у них возникнет вопрос по поводу кашрута. У нас очень большая база, тут есть капелланы всех религий, так что нам проще. Хотя в данный момент у нас нет имама.

 

ЯЭ → Как насчет реформистских и консервативных капелланов? Я думаю, что большинство евреев и их капелланы представляют именно эти деноминации. Армия знает о различиях и о возникающей порой напряженности между ортодоксальным и неортодоксальным иудаизмом?

 

МХ ← Я единственный раввин на базе, представляющий еврейскую общину, и я обычно не работаю с другими раввинами. У каждого свои «особенности» в работе, моя особенность — это Хабад, потому что там я учился. Военного капеллана никто не просит быть кем‑то, кем вы не являетесь, так что каждый раввин может действовать так, как ему хочется, проявляя уважение к другим.

 

ЯЭ → А как насчет разных подходов к смешанным бракам, отношению к Израилю и других вопросов, по поводу которых в американской еврейской общине бывают разногласия? Насколько они чувствуются на военной базе?

 

МХ ← Я думаю, что проблемы бывают везде и что все, что происходит в мире, происходит и в армии. У нас есть солдаты самого разного происхождения с самыми разными привычками, но мы все в одной части — так что если в мире что‑то происходит, мы здесь тоже это чувствуем. Может быть, в армии чуть‑чуть проще [чем в гражданской жизни], потому что здесь евреи хотят быть вместе с другими евреями. Люди чувствуют свое происхождение, свое наследие. Мы всем рады, даже если они неалахические евреи.

Я беру пример с рабби Гилеля. Знаете, если люди хотели найти эмет [истину], то, когда они приходили к рабби Шамаю, он прогонял их прочь. А Гилель Старший приглашал к себе. Если вы действительно хотите научиться, приходите, задайте вопрос, посмотрите, что такое шабат. Мы не обращаем людей никоим образом, но если ты действительно хочешь пойти дальше и стать евреем? Мы дадим тебе телефон ортодоксального раввината в Сиэтле, ты можешь позвонить им, если ты хочешь двигаться дальше по этому пути.

Конечно, в армии много раввинов разных деноминаций, но никто из них не делает гиюров. Разумеется, на личном уровне я не согласен с реформистским раввином, если он считает, что можно поставить хупу еврею и нееврейке.

ЯЭ → Вашу армейскую службу нужно рассматривать в более широком американском еврейском контексте. Хабад сейчас есть везде, во всех 50 штатах, иногда в очень отдаленных местах — и армия тоже. Вы чувствуете себя частью проекта? Вы считаете себя хабадским шалиахом, как все прочие шалиахи?

 

МХ ← На действительной службе очень мало хабадских раввинов — таких, кто действительно сделал армию частью своей жизни. И я не знаю, сколько из моих друзей в Хабаде понимают, чем мы на самом деле занимаемся — что мы встаем каждый день в пять утра, делаем зарядку, а потом идем в батальон, проводим учения, а потом нас передислоцируют и отправляют за границу.

У нас много общего с хабадской семьей, которая отправилась куда‑нибудь в Сибирь или в Уганду. Нам как семье здесь непросто, потому что других соблюдающих семей тут нет; нет друзей и ровесников, которые ведут такую же жизнь, как мы, которые похожи на нас. Поэтому мы даем детям домашнее образование, да и кошерную еду не так просто достать.

В начале года нам прислали много замороженного мяса, этого должно хватить на несколько месяцев. Раз в месяц мы ездим на близлежащую ферму и доим коз. Молоко мы замораживаем. Но это только для моей семьи, потому что другие семьи здесь, даже те, кто соблюдает кашрут, не настолько строги, чтобы им нужен был халав Исраэль [молоко, надоенное под строгим контролем раввина].

Но в армии всё совсем по‑другому. Армия заботится о наших семьях, существует целая система, так что моя семья, может быть, живет в большей безопасности, чем все прочие хабадские семьи мира, потому что мы находимся внутри военной базы.

 

Мускулистый еврей и еврей диаспоры

ЯЭ → Ранее вы говорили, что хотите тренироваться и прыгать с парашютом вместе с остальными боевыми солдатами. Тот факт, что вы боевой раввин, человек атлетического сложения, дает ощущение силы — и я говорю это в совершенно позитивном смысле — как будто вы новая, раввинская версия «мускулистого еврея» Макса Нордау, антитеза стереотипного еврея диаспоры.

 

МХ ← Мы, военные раввины, можем выглядеть иначе, чем стереотипные евреи 150‑летней давности. Но если подумать, то бней Исраэль всегда стояли на страже своей страны: Маккавеи выступали против угнетателей и, конечно, Государство Израиль. Израиль не был основан слабыми людьми. Много лет назад я жил на Украине. В Днепропетровске есть большой хабадский центр, и я вместе с другом руководил там детским домом. Я хотел заниматься борьбой, я всегда ей занимался. Я выступал за местную команду по борьбе и ходил туда два‑три раза в неделю.

Там был пожилой человек — я не знаю, еврей ли он, — который приходил посмотреть схватки. Однажды он подошел ко мне и сказал: «Вы себе не представляете, что это для меня значит. Я вырос на Украине и многие годы видел евреев в роли жертв, а теперь я вижу, как вы боретесь с этими людьми. Хотя это всего лишь спорт, мне очень нравится смотреть, как вы выходите отсюда в кипе и цицит».

Так что отказ от этого имиджа — это совсем не плохо. Может быть, я научился этому у отца, который вырос в Египте, или у дедушки и бабушки. Я верю, что мы, евреи, должны быть сильными. И это полностью соответствует Торе — быть сильным и способным позаботиться о себе и об окружающих. Если у тебя есть такая возможность, используй ее и помоги другим.

ЯЭ → Сейчас вы офицер армии США, а не еврейских вооруженных сил. Что для вас значит эта служба?

 

МХ ← Все просто: я американский патриот. Как я сказал, почти все в моей семье служили или приложили руку к армейским делам — и это кое‑что говорит о чувстве солидарности и причастности к Америке. В армии много евреев, и это позитивно говорит о нас как о евреях вообще. Даже во время Гражданской войны евреи служили, причем с обеих сторон.

Но в конечном счете… трудно найти в мире такое разнообразие происхождений, как в армии. Забудьте о религии, просто воспитание и место рождения. Некоторые из моих сослуживцев родились в рубашке: они богаты, они учились в лучших университетах, а другие, прежде чем попасть в армию, были бездомными. Тут можно увидеть немало богатых людей из аристократических семей с северо‑востока США рядом с кем‑нибудь, кто родился в неблагополучных кварталах Чикаго, — обычно такого не бывает. Мы все разные, и мы каждый день эффективно работаем вместе — и я думаю, что это делает нашу армию сильной.

Кроме того, я считаю привилегией возможность служить своей стране, и не только в качестве раввина. Когда меня принимали на действительную военную службу, вербовщик сказал мне: «Поздравляю, вы стали частью менее одного процента населения». И я подумал, что евреи всегда составляли менее одного процента населения. И теперь у нас есть за что сражаться, и у нас есть свободный выбор, и мы хотим это делать — поддерживать тех, кто воюет ради безопасности нашей страны. Я их раввин. Я один из них. Я один из нас.

Яир Эттингер